Дом в Старлайте словно затаился вместе с ней. Мерседес редко покидала пределы студии и спальни, передвигалась медленно, будто берегла каждое движение, копила силы. На первом этаже дежурила охрана - почти незаметная, но неотступная. Няня проводила дни наверху с Дженной, а она сама пряталась в звуке: в битах, в фрагментах аранжировок, в обрывках фраз, которые могли бы стать куплетом.
Прошло всего ничего - пара недель с момента рождения малышки, а казалось, будто Мерседес старела быстрее, чем успевала записывать. Грудное вскармливание, бессонные ночи, гормональные качели - всё это забирало своё, но не мешало работать. Напротив: Май будто вцепилась в музыку, как в спасательный круг. В отсутствие Криса и Ло ей нужна была цель. Иначе - размоет.
Но и музыка не спасала от главного. От него. Он не исчез, он был рядом. Всегда рядом - как защитник, как союзник, как человек, который не даст её в обиду. Но не как мужчина, которому она нужна. И это сводило с ума. Она помнила всё - каждую искру в его взгляде, каждое касание, каждое слово и как оно было сказано. Вспоминала ночи в Синдао, его голос, сдержанную нежность, ярость, с которой он сжимал её в объятиях. Он мог быть мстительным, но не был. Он остался.
И всё же… Он не приближается.
Год.
Целый год он рядом - и не даёт ни шанса, ни надежды.
И каждый раз, когда Мерседес видит его - на экране, в снах, в памяти - она любит сильнее. Это больно. Это унизительно. Это честно.
Он не делает того, что делает человек, решивший уйти. Он делает вещи, от которых у Мерседес сердце стучит чаще - как будто он всё ещё рядом по-настоящему. Но он не приближается. Ни одного взгляда, за которым бы последовало прикосновение. Ни одного слова, за которым бы последовал шаг навстречу. Никаких «а помнишь» и «а может быть». Он просто есть. Как скала. Как тень.
Порой она ловила себя на том, что сходит с ума. Голова шла кругом от того, что она не понимает, куда он движется.
Иногда он смотрит на неё - слишком долго. Слишком пристально. Иногда задерживает пальцы на её руке, когда передаёт чашку. Иногда говорит что-то, что может быть намёком. И в эти моменты надежда пронзает её, как электрический разряд. Всё тело замирает, дышать становится трудно, и она думает - может, всё-таки… может, это путь.
А потом - ничего. Он отворачивается. Меняет тему. Уходит по делам.
И разочарование приходит с таким же напором.
Её качает, как лодку в шторме: от света к темноте, от веры к пустоте. Она уже не знает, где реальность, а где только её желание. Иногда ей хочется закричать - но не от обиды, а от боли неопределённости. Он не уходит. Но он и не идёт к ней. Он как будто застрял в шаге.
Мерседес понимает: она ранила его слишком глубоко. Он больше не верит. Или боится. Или, может быть, всё ещё любит, но не прощает.
И она бы всё отдала, чтобы понять - что из этого правда, но не смеет спросить.
Всё, что у неё есть сейчас - работа. Музыка. Дженна. И любовь, которая только растёт. Она не ослабевает, не забывается. С каждым днём - сильнее. С каждым его взглядом - глубже. С каждым молчанием - больнее.
Она будет ждать. Пусть Крису нужно время. Пусть он не верит. Она верит.
Она верит: настоящие вещи не сгорают в огне и не крошатся в буре. Они перерождаются.
Но всё же ей хотелось бы знать - куда он идёт. И ведёт ли этот путь хоть как-то в её сторону.
***
В студии горел только один мягкий светильник над микшерным пультом. Все остальные лампы были выключены - так лучше чувствовалось звучание. Мерседес сидела на полу, с подогнутыми ногами, в старом длинном свитере. На коленях - миди-клавиатура, вокруг - груда исписанных страниц, шепчущая техника.
Она не сочиняла. Она выдыхала.
Мелодия рождалась на инстинктах - как дыхание. Нижние ноты - как затаённый плач, верхние - как обрывки надежды, вырванные из груди. Всё в этой музыке было о нём. О невозможной близости, о её тоске, об отчаянном желании коснуться - не тела даже, а сердца. Снова, хоть немного.
Слова вырвались сами:
"Если бы я могла быть ветром - я бы обняла тебя, не касаясь…
Если бы ты мог услышать - ты бы знал, я всё ещё люблю…"
И тут - словно дрожь пробежала по коже. Ощущение, что за ней наблюдают. Не просто слушают, но чувствуют. Она подняла глаза.
В дверях стоял он. Крис.
Молча. В полумраке. Лицо почти скрыто тенью, только глаза - глубокие, внимательные, как у того, кто слушал давно. Слишком давно. Он стоял так, будто не просто услышал музыку -
понял её.
И он смотрел на неё не как на подопечную, не как на проблему, которую надо решить, а как на женщину, которую он знал, знал по-настоящему.
Он подошёл не спеша. Ни слова.
Её сердце забилось так, что она слышала его глухо – где-то в ушах.
Он опустился рядом. Рука поднялась - тёплая, крепкая. Коснулась щеки. Приподняла подбородок.
И в этот момент время застыло. Их губы встретились - и всё внутри неё оборвалось.
Поцелуй был мягким, глубоким, как тишина после крика. Как возвращение домой спустя годы.
Её затопило волной.
Он пах так знакомо, так по-домашнему. От его губ начиналась слабая дрожь в шее, в груди, в животе. Всё тело вспыхнуло и обмякло, словно тёплый пластилин. Мерседес вся дрожала. Она не знала, куда деть руки - вцепиться в него, зарыться в его плечо, замереть навсегда в этом моменте. Голова кружилась.
Кажется, она даже зарыдала - от облегчения, от любви, от того, что это случилось. Наконец-то.
Но в следующую секунду - боль в висках. Свет - слишком яркий. Голоса.
Она открыла глаза. Лежит на полу. Над ней склоняется няня.
В углу врач, кто-то из охраны переговаривается вполголоса.
Кристиана нет. Он не стоял у двери. Он не приближался. Он не целовал её. Ничего этого не было.
Мерседес прижала ладонь к губам. Они всё ещё горели - как будто поцелуй всё ещё грел их. Как будто он действительно был рядом.
Побочка ORX. Галлюцинация. Усталость. Недосып. Жгучее одиночество. Но она не могла… не хотела отпускать это ощущение. Не сейчас. Не сразу. Пусть хоть ещё пару секунд - это будет настоящее, а потом - только пустота.
Музыка больше не имела значения. Успех не имел значения. Студия, голос, сила, власть, деньги - всё это ничего не стоило, если его нет рядом. И Мерседес знала теперь точно: без Криса она просто не выдержит.
Без него она - просто тень.